Отрывок  из  биографической  книги Николая  Караченцова.

Щелыково. Детство

Щелыково в Островском районе Костромской области -- название не только местности, но и Дома творчества. Когда-то имение Александра Николаевича Островского. Островский собирал в Щелыкове летом актеров Малого театра и читал им новые пьесы. Поэтому прежде всего актеры уже советского Малого театра приезжали в этот дом на летний отдых. То есть при советской власти имение Островского стало домом отдыха Малого театра. Там, слава богу, поначалу не шибко все перестроили, какие-то здания тех времен сохранились. Сберегли и их названия -- «Голубой дом», «Шале». Основной дом -- дом, где жил Островский, «старый дом» -- теперь музей. В нем нет гостевых комнат. Потом имение превратилось в дом отдыха Малого, в дом отдыха ВТО, а сейчас называется Домом творчества.

Заходишь в щелыковский лес, и тебя не покидает ощущение чуда. Вдруг сквозь деревья пробивается солнечный луч, и тут же возникают невероятные эффекты, сумасшедшая цветовая палитра. Что такое «снегуркино сердце»? Найти эту полянку не так просто. Но я знаю в Щелыкове все тропинки. Отправляться туда полагается ночью. Выходишь на озерцо, размером с лужу, но это совсем не лужа, потому что по глубине оно почти два метра. На дне -- какие-то коряги, что-то страшное, черное, сгнившее, раки и змеи... Все двигается, все мигает. А в самом центре озерка бьется «снегуркино сердце». Абсолютно белый песок посреди донной нечисти, и, вероятно, бьет ключ, который заставляет этот песок пульсировать. При лунном свете эффект неописуемый. Причем действительно со Снегурочки столько воды и могло натечь, не больше. Причем, конечно, на этой полянке. И то, что ее трудно найти, придает ей дополнительный вкус. Кто знает -- проведет, а кто не знает -- ошибется.

Щелыково -- это мое детство. И, что немаловажно для ребенка, приезжая туда, я сразу попадал в определенную атмосферу. Сложную и интересную.

Народу там собиралось немного. Это не «Актер» в Сочи, это не Руза. Щелыково -- куда меньше. Щелыково -- это место традиций. Одна из них -- иронично-веселое состояние. Причем абсолютно всех и с утра до ночи. Актеры в моем детстве пижонили:

-- Сколько у тебя дырок на тренировочных штанах? А у меня сорок две.

Чем драннее, тем сказочнее. У одного известного артиста не было затертой одежды, и вечером, когда уже прохладно, он приличный пиджак надел, так его не пустили в столовую на ужин, заставили вывернуть пиджак наизнанку. Или вдруг сообщают, что в «старом доме» видели привидение, может быть, пройдемся, тоже посмотрим? И мы ночью туда отправляемся. Садимся на скамеечку напротив. Начинаются самые-самые разнообразные рассказы о нечистой силе. Неожиданно кто-то вскрикивает, мы все чуть не падаем в обморок. Действительно я вижу, как нечто белое со свечой плавает за окнами дома!

Щелыково -- это прелесть костров и сеновалов. Костры разжигались у обрыва. Красный высоченный обрыв, хотя, может быть, если я сейчас туда приеду, он мне уже таким высоким не будет казаться?

Я сижу у костра, мне всего двенадцать, ребенок, а в Щелыкове рядом со мной и мамой живут Чирков, Пашенная, Царев, Жаров, Сашин-Никольский. При мне впервые приехал отдыхать в Щелыково молодой артист цыганского театра «Ромэн» Николай Сличенко. Он поет на краю обрыва ночью у костра «Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою». Поет так, как, мне кажется, он никогда в жизни не пел и не споет, потому что в этот день у него дочь родилась. Я все это слышал, видел, наматывал на ус.

Я рос в этом воздухе.
* * *

Моя мама подолгу работала за границей, и нередко я приезжал в Щелыково один, жил в комнате с Никитой Подгорным. Удивительный актер, к сожалению, не получивший заслуженной славы, поскольку популярность артисту в стране давал кинематограф (как сейчас -- телевидение), а он снимался нечасто. Никита -- дворянин, у его семьи были свои дома в Москве. Мы шли с ним по Южинскому переулку, и он мне показывал: «Вот наш дом, вот еще один наш дом».
* * *

Щелыково -- это еще и актерское воспитание. Существует сегодня такое тупое правило: чем больше слов, тем лучше артист. Много слов -- значит, главная роль, а если дали главную роль -- значит, ты хороший артист. Два слова в постановке -- плохой артист. А Остужев снимал шляпу перед Сашиным-Никольским, мастером эпизода. Он снимал шляпу и говорил: «Я так не сыграю никогда».

Умение сыграть эпизод -- это ценилось «на театре», как тогда говорили в России.
* * *

Самый ближний к Щелыкову город -- Кинешма. В Кинешму можно приехать на поезде, потом на пароме перебраться через Волгу и еще восемь километров ехать на автобусе, трясясь по колдобинам, только так можно добраться до Щелыкова. Потихоньку поселок пустеет. Уже при мне, мальчишке, в конце пятидесятых это началось. Рядом деревня в один дом. Встречаешь человека, местного пастуха, он жалуется:

-- Скажите Буденному. Я с ним воевал. Зарплата у меня пять рублей в месяц.

Я сам это слышал. Все вокруг окают. Когда ребенка спрашивали: «Кем бы ты хотел стать, когда вырастешь?», и это тогда, когда пионеры всей страны рапортовали: космонавтом или моряком, он отвечал: «Отдыханцем». Потому что ничего лучшего он в жизни не видел. Он от лета до лета жил впечатлением, как артисты отдыхают.

Я сразу попал в близкое окружение негласного «короля» Щелыкова. Тогда им считался Пров Садовский. Продолжатель плеяды династии Садовских, сын Анны Владимировны Дуровой и Прова Михайловича Садовского. Человек по многим статьям уникальный. Он меня звал сыном, мой названый отец. Пров меня опекал, я очень гордился тем, что, когда начинался вечер, разгорался костер, уже какая-то компания собиралась в беседке, кто-то спрашивал:

-- Так, стоп. Детей нет? А, Коля здесь, ну ему можно, он свой.

А мне двенадцать -- четырнадцать лет. И я с упоением слушал невероятные рассказы, байки, анекдоты, песни, романсы... Лучший друг Прова Садовского по Щелыкову Борис Смирнов, живущий в бывшем селе Семеновском-Лапотном, теперь городе Островском. Смирнов служил ветврачом. Мы ехали с ним на мотоцикле, вдруг он тормозит:

-- Колька, смотри!

-- На что?

-- Какая красота!

И мы стояли глазели на закат. Часто местный человек эту красоту видел, а приехавшие москвичи не замечали.

Однажды в Щелыково впервые приехал балетный десант. Во главе с парой Васильев -- Максимова. А также артисты Большого -- Сеня Кауфман, Володя Кошелев, Валерий Туманов, Валя Савина и Саша Хмельницкий.

Валя Савина была потом ассистенткой Володи Васильева во время постановки «Юноны». Васильев объявил труппе: «Валя будет вам давать ежедневный класс». Он ее попросил выйти на сцену: «Валя, просто встань». И Валя встала в какую-то позу. Он ей: «Да нет, просто встань». Она поменяла позу. То есть «просто» встать Валя уже не могла, слишком сильна в ней была балетная дрессура. Балетные привнесли в Щелыково запах западного благополучия. Когда Володе говорили, что в таком виде нельзя ходить по щелыковским аллеям, он отвечал: «У меня нет хуже вещей». Его просят: «Ну хотя бы тренировочные штаны надень». И Володя приходит весь в «Адидасе» -- мечте советского человека.

Васильев -- первый из моих знакомых, кто искренне хотел купить самолет, он ему был нужен для работы: на своем лайнере было удобно мотаться по европам. Васильев, один из лучших танцовщиков мира, народный артист СССР, еще сравнительно молодым человеком имел уже все регалии, какие существовали в Советском Союзе, -- ордена, звания, премии. И чего бы ему действительно не слетать на воскресенье в Париж? Не разрешили.
* * *

Когда «Ленком» сбирался ехать в Париж с «Юноной» и «Авось», в Москве Пьер Карден устроил просмотр спектакля, созвав на него корреспондентов со всего мира. Заодно провел и пресс-конференцию. Кто-то из западных журналистов задал вопрос постановщику танцев Владимиру Васильеву: «Почему вы, ведущий солист Большого театра, классический танцовщик, решились ставить танцы в драматическом театре, да к тому же в них пластика в стиле рок-оперы?»

«Дело в том, что мы с Колей Караченцовым дружим уже двадцать пять лет», -- с этого начал ведущий солист. На что, кстати, Лена Шанина тут же отозвалась: «Господи, какие вы старые».

Но это действительно так, мы знакомы чуть ли не с детских лет, и не найти слов, чтобы объяснить, что такое «щелыковские» отношения, их надо прожить. На выпускные экзамены в институте ко мне приходили Катя с Володей, Валя Савина с Сашей Хмельницким. Балетные ребята, с которыми я дружил с детства. Они болели за меня, я сдавал дипломные спектакли, мамы в Москве не было, но поддержку из зала я чувствовал.
* * *

Все ждали: кого нам назначат? Хорошо, если пришлют Захарова, говорили мы, но его никто не утвердит

В Щелыкове, в бывшем имении Александра Николаевича Островского 14 августа проводился и, как говорят, проводится праздник, который называется «Аркадиада». Везде в стране проходили спартакиады, а у нас -- «Аркадиада». Взяли, по советскому выражению, за основу дату у замечательного человека, хорошего актера Аркадия Ивановича Смирнова, был такой в Малом театре. 14 августа день рождения Смирнова, а поскольку он выпадал как раз на тот период, когда отдыхающих собиралось большинство, то и получился повод для общего праздника. Более того, даже после того, как Аркадий Иванович скончался, все равно четырнадцатое августа празднуется. Я помню, как однажды в честь праздника мы переделали слова в популярной тогда песне «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним». Представляю хор участников: Юрий Васильевич Яковлев, Сергей Цейц, Сережа Юрский, Коля Караченцов, выводили мы такую фигню: «На оленях утром ранним мы отчаянно ворвемся прямо в летнюю зарю-у».

Пели с каменным выражением лица. Никита Подгорный досмеялся до слез, до истерики, он, сидя в первом ряду, стучал в бессилии кулаками по сцене. Замечательный зритель, поискать таких надо. В истерике катались Володя Васильев со Светой Жаровой. Володя Васильев у нас уже считался почти классиком советской балетной сцены. А Света (племянница Михаила Жарова) входила в круг научной интеллигенции. После нас они тоже довольно успешно танцевали рок-н-ролл, а Сеня Кауфман, замечательный характерный танцовщик, с настоящим гусем под музыку Чайковского танцевал па-де-де из «Лебединого озера».
«Ленком»

Я пришел в «Ленком» до Захарова. Возглавлял тогда театр Владимир Багратович Монахов. Режиссер, может быть, не самый великий в нашей стране, но человек очень приятный. Я ему благодарен уже за то, что он мне давал много играть. Молодые артисты, только-только окончившие институт, естественно, «зеленые», им необходимо каждый вечер выходить на сцену. Играть, играть, играть любые роли, не важно -- маленькие или большие. Монахов меня назначал на главные роли, а это совсем немаловажно -- ощутить на своих плечах такой вес. Ведь я тащу на себе весь спектакль, кручусь вьюном, а в нем занято сто человек. Но я понимаю, именно я его тащу. И тут никуда мне не деться, я вышел -- и поехали.

Именно Монахов взял меня в театр. Года три мы с ним поработали, потом год-полтора в театре вообще не было главного режиссера. Все ждали: кого нам назначат? Хорошо, если пришлют Захарова, говорили мы, но его никто не утвердит, потому что у него только-только вышел в «Сатире» скандальный спектакль «Доходное место», и Марк Анатольевич считался слишком «левым» режиссером. Помню, в театр приходил Михаил Александрович Ульянов, шептались, что, наверное, именно он будет художественным руководителем. И он действительно смотрел какие-то спектакли, труппу. Но согласится ли...

Появился Павел Хомский -- тогда успешный режиссер в Театре юного зрителя. Были у него там хорошие спектакли. В итоге он получил Театр Моссовета, и все как-то подзатихло: и он, и этот театр. А тогда... Театр юного зрителя в начале семидесятых -- один из самых посещаемых, репутация в столице прекрасная. Спектакль «Мой брат играет на кларнете» по пьесе Алешина был очень популярен в Москве. Я всегда за них болел. И до сих пор по привычке болею, потому что супруга Хомского Наташа -- старшая сестра Жени Киндинова, моего однокурсника, моего друга. Киндинову, как и мне, предложили после окончания института пойти в «Ленком». Эфрос, когда его «ушли» из этого театра, имел право забрать с собой десять актеров. Он увел десятку ведущих: Ольгу Яковлеву, Александра Ширвиндта, Михаила Державина, Гафта, Тоню Дмитриеву, Проню Захарову, Льва Круглого, Леонида Дурова, Леню Каневского... Я тогда думал: «Как они могли уйти, предать театр?»

Выяснилось, что все наоборот, каждый артист «Ленкома» мечтал, чтобы Эфрос его взял с собой, поскольку Эфрос в отечественном театре -- фигура великая, что было ясно еще при его жизни, а не после его смерти, что у нас происходит крайне редко.

И вот Марка Захарова назначают главным режиссером Московского театра им. Ленинского комсомола, как он официально назывался, хотя и тогда уже привыкли называть театр «Ленком». Наступает новая эра в истории театра.
* * *

В пьесе Григория Горина «Шут Балакирев» есть великая реплика, когда один из персонажей выкрикивает: «Мы, шуты, -- одна артель». Когда Гриша Горин умер, кто-то сказал, что, ежели на занавесе Художественного театра вышита чайка, то на занавесе «Ленкома» (если бы таковой существовал) полагалось бы повесить красный колпак Тиля -- шута, которого я играю в одноименном спектакле.

Фильм  "Маленькое  одолжение"

До  полуночи  можно  смотреть.  Далее  надо  будет  перерегистрироваться.  Там  звучит  песня  "Кленовый  лист" .И  в ней  есть  такие  слова:

Кленовый лист кленовый лист
Ты мне среди зимы приснись
В тот миг приснись когда пурга
Качает за окном снега
В тот миг когда всё замело
И на душе белым бело
Ты мне приснись
рыжий лист кленовый

Как  раз  сегодня  у нас,в  Москве  вдруг  все замело и  засыпало  снегом...